Я хочу, чтобы обо мне позаботились... Я для этого согласна на все. Даже на то, чего я боюсь больше всего — на боль. Это ужасное чувство. Мне оно кажется грешным, и я мучаюсь от чувства вины за него. Мне нужно ощущать чью-то руку, пусть через расстояние. Мне необходимо знать, что есть кто-то, кто думает обо мне, чувствовать его. Если бы мне было плохо физически, тогда все стали бы думать обо мне. Так было в детстве... Так всегда было в детстве... Я заболеваю, и мне наливают куриный бульон, и дают крылышек, и варенья, и вкусного чая, и варят мне молоко с медом, и уговаривают, чтобы я лежала, и дарят подарки. И приносят сок, и фрукты — яблоки, груши, апельсины, и не надо идти в школу, где признают только сильных, и даже не сильных, а просто таких как все. Ну и сильных тоже.
Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть тепла и любви?
Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть тепла и любви...
Боже, я таскала этот груз столько лет. Нет никого, кто НА САМОМ деле позаботился бы обо мне. Rakuen nante... kitto dokonimo ariwa shinai. Как бы далеко ты ни ушел, перед тобой все одна и та же дорога...
Я не не хочу быть сильной, я и так сильная — кто бы столько вытянул, сколько я, зная так много, так горько. И чтобы никому не рассказать. Чтобы все считали тебя не тем, кто ты есть, себя не тем, кто есть, и обижались на правду, и — хуже некуда — боялись меня. Ну или просто жить хочется. Инстинкт самосохранения, или проклятая трусость. Правда в том, что внутри меня нет различия между трусостью и инстинктом самосохранения, это такой клубок — не распутаешь.
Я хотела умереть тогда, в детстве, да и сейчас так часто бывает, чтобы мне кто-нибудь подарил плюшевого зайца. Вот помру, и тогда вы все узнаете, какая я была, как вам без меня, и сразу начнете лучше относиться. А на задворках сознания, выкинутый из дома, брошенный лицом в лужу Голос кричит мне: это неправда, это иллюзия, очнись! Они не способны о тебе позаботиться, никто в мире не способен на это, ведь ты же еще ни разу не встречала человека хоть со сколько-нибудь развитой этой твоей Способностью! Очнись, о них самих надо заботиться, и не кому-нибудь, а тебе!!!
Этой способности не существует...
Этой способности не существует!!
Я ненавижу тебя!!
Убирайся!!
Убирайся, ты!!
Он уходит, он поднимается из лужи, смотрит грустно и усмехаясь, и глаза его говорят: я люблю тебя, хотя ты и не знаешь, не хочешь знать, я люблю тебя, и ты все равно позовешь меня опять, и будешь просить прощения, и я прощу, потому что Тебе я всегда прощаю, потому что люблю тебя. Сейчас ты прогоняешь меня — из-за них, чтобы попытаться быть с ними, но там ты не найдешь того, чего ты ищешь, и ты все равно вернешься, все равно ты придешь ко мне, потому что тебе некуда больше идти, потому что на всем белом свете тебе никто не верит, кроме меня.
Я знаю, что он прав, но мне хочется верить в это — в то, что если я прогоню его, если я отрекусь от него, отрекусь от себя, стану такой же, как они, то они примут меня, они будут считать меня своей, и никто больше не назовет меня сволочью, гадиной, паскудой, и никто больше на меня не будет ТАК смотреть...
И я не поворачиваюсь посмотреть, как он уходит.
И я не возвращаю его.
Я иду туда, к ним, я прихожу к высоким горам, к стенкам из Лжи и Высокомерия, к траншеям Ненависти и Разрушения, я кричу: посмотрите, я такая как вы!!! Посмотрите, я все делаю так же!! Посмотрите!!!
Да, конечно. Чего еще можно было ожидать. Пулеметной очереди. Выстрелов башенных орудий. Ощетинившейся кольями крепости. Mattakuna...
Я хочу заболеть. Сильно. Если бы эти раны, которые вы причинили мне, вдруг воплотились в реальном теле! Если бы вы вдруг увидели, ведь вы бы пожалели, обогрели... подобрали... подогрели-обобрали, ne? NE?
Нет ответа. Я знаю, что он, отвергнутый, прогнанный мной, сказал бы мне... Те короли, которых ты мнишь найти среди этих башен, те Великие и Сильные Правители, которые приказали этим башням ощетиниться на тебя — их не существует. В лучшем случае, пройдя по холодным залам, ты найдешь, в подвале, внизу, среди дерьма и железа, маленького ребенка, который безутешно рыдает. В основном же внутри этих башен царит холодное безмолвие. Там нет ни единой живой души.
Я знаю это, я знала это с самого начала, это сказало мне мое чутье, которое я отрицала, которого если бы не существовало... если бы его не существовало, я бы умерла. Меня бы не было.
Я не умею отличать его от слепой, дурацкой надежды. Я плачу. Оно говорит мне: никто не придет позаботиться о тебе. Я кричу ему — ты ошибаешься!!! Но оно никогда не ошибается. Я знаю это, но...
There is no way, just no way. Я все равно позову Его — мне никто в мире не верит, кроме него.
А теперь я, наверное, стала тем, кто может сказать: не ходи туда, я там был, там нет ничего, кроме грязи, вот столько ее нахлебался, потом десять лет отмывался...